Мне семь лет (последний день в первом классе). Был последний день учебы в первом классе. Наша учительница, Ольга Ивановна, не стала заводить всех в класс, а прямо в рекреации распрощалась, давая последние напутствия на лето. Я, честно говоря, этого не ожидала. Думала, что хотя бы два урока у нас будет. Потому что ко второй смене приходил мой старший брат Женька – учился во втором классе и был жутко взрослым. Он всегда приходил чуть раньше и отводил меня на автобус - шестерку. Мама очень переживала, как я перейду дорогу у школы к автобусной остановке и каждый раз предупреждала, чтобы я дожидалась Женьку. Шестерка ехала до кольца – а там до дома было совсем немножко и там мне уже позволялось идти самой, хоть и надо было переходить через железнодорожные пути. Однако эти рельсы знакомы нам были с детства – шли они вдоль нашей улицы и уж как их переходить учили нас очень строго. Так что, когда учительница нас отпустила, я вышла на крыльцо и как всегда стала ждать Жеку. А он все не шел, дети вокруг расходились по домам – кого-то родители забирали, бабушки, дедушки, кто-то жил рядом со школой, а я все ждала и ждала. А домой хотелось очень и побыстрее, не верилось, что впереди целое лето и не надо будет ходить в школу. Я стала поглядывать в сторону остановки – к которой непрерывно шел народ. Многие уезжали на этой самой шестерке. Дороги, которую надо было перейти – не было видно с крыльца. Кусты, посаженные по периметру школьного двора, буйно разрослись и были гораздо выше моего роста. Правда была я не высокой. Точнее самой маленькой в классе, это меня удручало только на физкультуре, когда приходилось стоять самой последней в ряду. Утешало лишь то, что по списку я шла первой. Кусты у дороги меня уже стали завораживать. В конце концов, до них дойти по школьному двору было совершенно безопасно, а там не такая уж широкая улица – несколько шагов и ты на остановке. Ну неужели так трудно перейти, что мне как маленькой надо брата ждать. Раздумывала я недолго, в пользу решения перейти самой, говорила еще и то, что было слышно, что машины проезжают редко. Глянув еще несколько раз в ту сторону, с которой появлялся Женька – всегда с широкой улыбкой на лице при виде меня, я убедилась, что его все еще нет, и решительно поднялась со ступеньки, на которой удобно пристроилась на своем полупустом портфеле. В руках болтался мешок со школьной обувью, которым я беззаботно помахивала, проходя мимо окон моего класса, делая вид, что просто прогуливаюсь. Не хватало еще, чтобы учительница меня остановила. Она почему-то знала, что меня брат забирает. Дальше у меня появился замечательный план. Чтобы самой перейти дорогу, надо главное не попасть под машину, а для этого, как я посчитала, достаточно перебежать ее очень быстро. Когда до кустов, отделявших от дороги, оставалось несколько шагов, а в узком проеме уже виднелось шоссе, и заветная остановка шестерки, на которой уже собрался народ. Я вся приготовилась. Теперь надо было только разогнаться и перебежать дорогу. Даже смешно, - думала я, - что ради этого мне каждый раз приходится ждать Жеку. Окончательно решившись, я изо всех сил побежала к дороге. Одно мгновение и проскочила кусты, дальше все случилось в считанные секунды – визг тормозов – странный удар – и я почему-то еду на коленках и ладошках прямо по асфальту. Сперва было даже не больно, а просто очень досадно – к остановке подходил автобус, и я явно уже не успевала на него. Подняться на ноги, почему-то, было очень трудно - сильно кружилась голова, но кое-как удалось. Не успела я встать, и огорчиться из-за порванных на коленках колготках, как ко мне подбежал дядька, владелец белой жигули, не давшей мне спокойно перебежать дорогу. - Что болит? Где больно? – Быстро стал спрашивать он, с ужасом глядя на мои ладошки. Я тоже на них поглядела и поразилась, что они все в крови. Он, недолго думая, подхватил меня на руки и заявил, что меня срочно надо в больницу. Я пыталась вырваться, напрасно втолковывая ему, что ни в какую больницу мне не надо, требуя отпустить меня, чтобы я могла пойти домой. Он не послушал, сел на заднее сиденье своей машины, так и не выпустив меня из рук. Это меня немножко утешило – на машине кататься я любила. За рулем сидел сын этого дядьки, которого он как раз учил водить. Дядька все спрашивал меня, где у меня болит, и не знаю ли я, как проехать к местной больнице. Видно – дачник был, и наш городок знал плохо. А я повторяла, что все нормально, ничего не болит и в больницу мне совершенно не нужно, а нужно быстрее домой, потому что мама будет переживать. Где больница находится, я толком сама не знала, а если б и знала, не сказала бы. Терпеть не могла больницы, с тех пор, как Машке там коленку зашивали. Сама я как-то счастливо избежала знакомство с этим заведением. Вдали показалась машина скорой помощи, дядька велел сыну остановить машину, и вышел на обочину, по-прежнему держа меня на руках. Сын его остановил скорую и дядька стал объяснять суровой тете в белом халате, что меня срочно надо в больницу. - Кладите ее в машину, - велела та, выслушав дядьку. - Нет, я не поеду, - заплакала я , вцепившись в дядьку. Пришлось ему самому забраться в скорую и все так же держать меня на руках – на это я согласилась, хоть и без особого желания. В палате были белые стены и узенькая коечка – твердая и без подушки, куда меня положили. Пришла врач – молодая и высокая – ласково ощупала с ног до головы, сказала, что все нормально и повела в процедурный кабинет. Там сидел другой врач. Я увидела у него в руках большую бутыль с ёдом и палку с ватой и сразу же категорически заявила, что не позволю, чтоб меня мазали едом. И если посмеет это сделать, буду кричать. Врач мне объяснил, что раны смазывать не будет, а только вокруг, а потом забинтует и будет вообще не больно. Не очень ему поверив, я все-таки согласилась. И правильно не поверила – боль была жуткая. Кричать я, конечно не стала. Стояла глотая слезы, пока он перевязывал руки и коленки. Потом меня снова отвели в палату. - Деточка, - обратилась ко мне улыбчивая медсестра. – Ты помнишь домашний телефон? - Помню, - говорю я, - но вам не скажу. - Почему? - Потому что вы скажете маме, что я попала под машину, и она будет меня ругать, а папа еще выпорет. - А если я не стану говорить? – Спросила она. - Честно не скажете? Она еще несколько минут уговаривала меня назвать номер и я в конце концов согласилась. Только позже я узнала, что трубку взяла бабушка Ада, мамина мама. Медсестра сказала ей всего несколько слов: - Вашу девочку сбила машина. Приезжайте в больницу. Я страшно удивилась, когда спустя несколько минут в палату зашел папа. Он так ласково улыбался, что я заплакала от радости. Папа сел на койку и стал рассказывать мне такие страсти, что плакать я тут же перестала. Оказывается, пока он меня искал, зашел в соседнюю палату, а там лежала девочка со сломанной ногой, ее тоже сбила машина. И сказал, что мне еще очень повезло, что у меня все кости целы – мол, не зря молоко пью каждый день. Папа приехал на велосипеде, поэтому домой меня вез тот самый водитель, папа велел ему ехать за ним. Подъехали к железной дороге по Варшавской улице. Переезда здесь не было, а прямо за рельсами был наш двор. Папа взял меня на руки, и сам понес через рельсы, и тут я увидела, что мама, бабушка и все братья и сестры стоят в воротах и смотрят, как папа меня несет на руках. Вот когда я, впервые в этот день, порадовалась, что меня сбила машина. Меня уложили в мамину кровать, и пришлось мне в ней пролежать целый месяц. Каждый день меня навещали всякие люди, моя учительница, водитель, но это я помню смутно, мам говорила, это от того, что я очень много спала и что у меня было сотрясение мозга. Только помню, что на следующий день водитель принес для меня коробку шоколадных конфет, огромную, с разными начинками. Мама даже разрешила мне взять три штуки. Это были самые вкусные конфеты. Чтобы мне не так грустно было лежать, мама сказала, что купит мне подарок и спросила, чего я хочу. Я сразу сказала: часы. Мама долго уговаривала меня выбрать что-то другое, говоря, что ей мама часы подарила только в 16 лет, но я очень сильно хотела только часы. Мама все-таки купила их, а потом, когда я выздоровела, мы с ней каждую неделю ходили к часовщику, потому что часы постоянно ломались. Вот такое воспоминание))))) Зовите меня просто...
Мне 3 года. Мамина кровать всегда для нас была очень притягательна. Например, на ней было очень удобно прыгать. В этот вечер мы как раз этим и занимались. Я, Машка, Женька и Яшка. Прыгали в свое удовольствие и болтали. Яшка – как самый старший, вдруг заявил: - А вы знаете, что папа сказал, что дети помнят о себе только с пяти лет, а что было до этого - не помнят. Меня это очень возмутило. - Вранье, - говорю, - не может этого быть. - Ты что – папе не веришь? – Презрительно спросил он. - Верю. Вы вот все забудете. – Сказала я. – А я – нет. Все стали смеяться, а я говорю: - У меня слишком интересная жизнь, чтобы все забыть. - Вот посмотрим, - говорит Яшка. Я прыгала у самой стенки – а там – на уровне моего лица, висела красивая небольшая икона под стеклом – Серафима Саровского. - Хорошо, - говорю я, - вот мне сейчас три года, я стою на маминой кровати и трогаю иконку Серафима Саровского. И я точно запомню этот момент на всю жизнь. Они продолжали смеяться, а я твердо была уверена, что так и будет. Прошло очень много лет, а я все еще очень ярко помню этот момент. Зовите меня просто...
Очень, Очень, Очень, Очень, понравилось. Про три года я помню. Интересно, но если про себя подумать, то я кажется тоже что то помню только без точных дат.))) А последний день просто супер!!!!
Quote (Алиса4379)
главное не попасть под машину, а для этого, как я посчитала, достаточно перебежать ее очень быстро.
Quote (Алиса4379)
и тут я увидела, что мама, бабушка и все братья и сестры стоят в воротах и смотрят, как папа меня несет на руках. Вот когда я, впервые в этот день, порадовалась, что меня сбила машина.
Читается на одном дыхании. Почти как исполнение в живую, хотя с ним,конечно, ничто не сравнится. Это вобщем то законченный рассказ. А не просто история из жизни. И народ ЕЩЕ требует.
Прихожу в этот тир, в котором уже были до этого, на втором этаже одного торгового комплекса. В общем-то тир арбалетно-лучный, но там можно и из ружей и пистолетов пострелять. мишеней все го четыре, одна метров на десять примерно, остальные наверное на 20. Захожу, народу никого - только работник тира и охранник - сидят за письменным столом. Я то всегда вопросы задаю от волнения наверное совершенно не в попад, сама не понимаю как выходит, но случалось такое не раз.
К примеру - пошли меня в первый класс записывать. Дядька мой, математик - очень гордился моими способностями математическими - вот и повел сам. По дороге помню таблицу умножения спрашивал, посмеивался, если сразу не отвечала. Завел к директрисе, расхвалил меня, ну городок маленький - все друг друга знают - они поболтали чуток, и она спрашивает меня: - Ну, Олечка, ответь мне, сколько будет дважды два? Я от такого детского вопроса сильно растерялась, вообще весь кабинет ее произвел немножко пугающе-официальное впечатление. А она мне так улыбалась приторно, ну как то не по-себе было от ее улыбки. Говорю еле слышно: - Пять. Дядька мой в шоке рот открыл. Я уж на него не смотрела так стыдно было, но ничего не могла с собой поделать. Все мне казалось, что подвох какой-то. - А сколько будет два плюс два, - не смутилась директриса. Я то понимаю, сказать теперь, что четыре, глупо. Значит признать, что ошиблась в первый раз. И упрямо отвечаю: - Пять. Тут дериктриса говорит: - Ну ничего, в школу пойдешь, научим. А к дядьке вернулся дар речи и он грит: - Да она волнуется просто. Оля а ну-ка быстро скажи, сколько будет 25 умножить на 5. Мне понравилось, что он сказал - волнуется, красивое такое слово, да еще ко мне применили, как ко взрослой прямо. В книжках то постоянно все волнуются. А тут я!! Ну раз волнуюсь, надо уж соответствовать, потому отвечаю, потупившись: - Сто двадцать четыре. Ух как дядька ругался, когда мы домой шли. А мне было ужасно стыдно. - Ты зачем так отвечала? - Наконец спросил он. - Она мне не понравилась, - говорю. - Ну ты даешь, Оля!!!!
Ну и спрашиваю, подходя к луку - который мне нужен: - А как он называется. (Блин, даже не поздоровалась))) да и знала уже его название) Работник тира сразу вскочил, подошел ко мне , а охранник встал и отошел в сторонку, слушать стал. - Это саммик, хорошая такая фирма по лукам, - говорит работник, - пострелять хотите, или купить? - Купить, - говорю. - Стреляли уже? - Только разок на прошлой неделе. - Ну начнем с того, что надо уметь собирать лук и тетиву натягивать. Умеете? - Нее. - Понятно, - улыбнулся он, - ничего сложного. Счас покажу. Распаковал лук, показал, как собрать. И правда, элементарно. - А вот тетиву натягивать тут хитрость есть, смотрите внимательно. Описывать это не буду, но там не только хитрость знать надо, а еще и силу приложить. Получилось все же, хоть и сложно это. - Ну вот когда надели тетиву, стрелять сразу нельзя, раз пять оттянуть надо, чтоб хорошо на луке улеглась. Так, ну ка стрельните - я посмотрю. Нее, сперва я. Стрельнул в дальнюю мишень, попал в край большого круга. - Теперь вы. Ну я судорожно вспомнила все, как стоять, как держать, короче все, что прочитала по этому поводу в сети. Выстрелила. Попала на сантиметров пять левее его стрелы. - О-о! Неплохо. Точно второй раз стреляете? - Ага, - говорю. - Ну, значит учится вам есть смысл. Значит так - слушаем короткий курс молодого стрелка. Во-первых, как стоять...
- Ну, значит учится вам есть смысл. Значит так - слушаем короткий курс молодого стрелка. Во-первых, как стоять... Он встал, поставив ноги на ширине плеч, высоченный такой и худощавый парень в спортивных штанах и черной футболке. Держит в левой руке лук: - Видите - лук держим в вытянутой руке, локоть не сгибаем, рука поднята на уровне плеча. Куда мой локоть смотрит? - Вниз, - говорю. - Правильно, - он улыбнулся, - это нормальное его положение, но для лучника это неправильно. Вот смотрите - не меняя положения кисти поворачиваем локоть наружу. Это поначалу кажется сложно, а потом уже сами будете ставить, не замечать. Я смотрела на его руку, стараясь запомнить, а в голове почему-то крутилось: "Ну и вены! Просто мечта наркомана. В такие легко без жгута иглой попасть!" (Вот ведь професиональная привычка! Я даже как то давно перестала сериал смотреть, работала - попросили - месяц в поликлиннике при нашем роддоме - брала кровь на анализы - по 200 - 300 человек в день - в основном иностранные студенты сдавали анализы крови - для учебы нужно было. Так я в сериале не на лица героев смотрела - а на их руки. Как-то подружка с работы у меня была. Смотрели вместе этот сериал. Мне подруженция такая: - Во!!! Мне этот парень жутко нравится. - Ага, - говорю, - классные вены. Она: - ну, Оля, ты ваще! Ты дома хоть, забудь про работу. А я на работе на вены то и не смотрю. Чего на них смотреть. Я их чаще на ощупь определяю. За людьми наблюдаю. Одни китайцы-студенты чего стоят. Ни по-русски, ни по-английски не понимают, улыбаются испуганно, а стоит жгут наложить, ногами начинают дрыгать - просто беда.
Так вот, смотрю я на его вены, а сзади как бабахнет, я чуть не подпрыгнула. А это охранник, взял пистолет оказывается, и по мишеням стреляет, как в боевичках - крутой такой сразу - с огнестрелом в руках. - Хм, - продолжил инструктор по стрельбе из лука, - теперь правая рука - смотрите - локоть все время находится на уровне плеча. Вот так. Можно чуть выше. Нормально. Ниже уровня плеча - плохо. Ну это если вам меткость важна. - Он улыбнулся. - Далее. Правая рука всегда должна выполнять одинаковое движение, касаться лица при натяжении лука. Заметьте - не рядом с лицом, и не воображаемо, а насамом деле - например правой скулы или подбородка. Мышцы задействованы - практически только в правой руке - от локтя до плеча. Советую купить резиновый бинт. И тренироваться перед зеркалом, отрабатывая это движение - с касаниям лица - раз пятьсот в день. Он отставил лук в сторону и, взяв с полки такой резиновый бинт, показал как это надо делать. - Мы тоже, когда начинали, - сказал он, - мышцы эти не разработаны были. Так чуть помощнее лук - с трудом мог натянуть - и то не всегда. А сейчас - любой - без проблем. так что разрабатывайте, и желательно перед зеркалом, чтобы движение всегда было одинаковым... К сожалению, не все сейчас могу уже вспомнить, что еще он рассказал, но то одно, то другое периодически вспоминается, когда беру в руки свой лук. Рассказал так же, как правильно для себя выбрать стрелу именно под свой лук - натянуть до предела лук, наложив стрелу, правильная будет выступать за рукоять на палец примерно. - Но это уже - когда натренируетесь. Пока учитесь - это не принципиально. Он помог выбрать мне стрелы. Приглашал приходить в любой день с любыми вопросами, обещая растолковать все, что непонятно. На визитке с сотовым написал Андрей, арбалетный тир: - Или звоните по телефону мне. Напарник то мой больше по арбалетам, а я лучник. Арбалеты не по мне. Я шла к метро, неся в скромненьком пакете свой настоящий лук, о котором так много мечтала,, не в силах скрыть улыбку, такая радость от предвкушения была, что меня почти не расстраивала поездка в подземке, которую я очень не люблю. Ведь два часа до дома и я смогу стрелять во дворе из собственного оружия - и не просто оружия - а из настоящего лука, как стреляли наши предки, как стрелял Робин-Гуд, те же поляницы и амазонки, наконец.
Есть моменты в жизни, которые, сколько бы лет ни прошло, вспоминаешь с чувством неловкости или даже стыда. Причем, именно их вспомнить почему-то легче всего. Эта коротенькая история как раз из таких. Было воскресенье. Я проснулась со странным ощущением, что безнадежно проспала. Несколько минут просто лежала и смотрела в потолок, соображая, что в этот день должна была сделать такого важного. И вдруг осенило – воскресенье. Мигом вскочила с кровати, натянула лыжные штаны и какой-то свитер – была ранняя весна – и бросилась к маме в комнату. Мама была на месте и я вздохнула с облегчением – не ушла еще, не забыла меня. Лежит и спокойно спит, а стрелки на часах уже девять тридцать показывают. - Мама, - стала я ее тихонько толкать, - мы в церковь опаздываем. Вставай скорее. Мама открыла глаза, посмотрела ласково, потрепала меня по спине и сказала: - Олечка, иди еще поспи, сегодня мы в церковь не пойдем. Я так возмутилась, как это не пойдем? Смотрела на нее, а она уже опять засыпала. А в ногах спали Машка с Андрюшкой, а за мамой – Сережка, кажется, - вот ведь наглые, когда успели. Это у нас такая борьба была, кто первый успеет ночью к маме прибежать, тот лучшие места и занимает. Я однажды самая последняя пришла, а мест уже вообще не было, так мама меня с краюшку пристроила, обняла рукой, так я и проспала до утра почти на весу. А тут они все дрыхнут и не только мама – никто о церкви не вспоминает даже. - Мама, - говорю с обидой, - я же со вчерашнего дня в церковь собиралась! - Олечка, иди, погуляй или книжку почитай, - сонно посоветовала мама. Я вернулась в свою комнату, села на кровать в расстроенных чувствах и тут меня осенило. Я что, сама, что ли, дойти не смогу? Дорогу то знаю, каждое воскресенье с мамой туда ходим. Да и успею еще, если бегом. Сказано, сделано. Единственно, не идти же в лыжных штанах, а платья и юбки я не любила. Решила поискать что-нибудь подходящее, залезла в длинный узкий ящик, в котором хранилась моя одежда и стала в спешке рыться в нем, отбрасывая ненужное в сторону. Почти на самом дне нашла – это была юбка солнце-клешь, которую мама сшила нам прошлым летом. Я еще одевать ее тогда отказалась. А сегодня в самый раз – одеть поверх штанов и всего делов. Так и сделала. Разгладила кое-как руками, но помогло не очень – юбка в смятом виде пролежала в ящике целую зиму. Переплетать косу не стала, во-первых, просто не умела, мама заплетала каждое утро, а во-вторых, времени уже не оставалось. Тихонько вышла из дому, стараясь не шуметь, чтобы мама ненароком мне не запретила идти одной, и побежала в церковь. Народу было много в храме, и служба уже началась, но исповедь еще не закончилась, и я бросилась в правый предел, чтобы попасть на исповедь. Только протолкавшись вперед, увидела, что исповедует папа. В церкви он всегда был немножко другой, необычайно добрый и необыкновенно далекий, даже боязно было к нему обращаться. Вот он меня заметил, сначала улыбнулся, а потом почему-то нахмурился. - Олечка, - сказал он, когда я подошла к нему, - ты с кем пришла? - Одна, - еле слышно отвечаю, ох как не хотелось, что бы он меня за это поругал. - Как одна? Ну ладно. А пальтишко где? Иди-ка, надень! Я хотела сказать, что никакого пальто у меня нет, но он уже накрыл меня епитрахилью, и я быстро стала повторять про себя: Господи, прости мне грехи вольные и невольные. Поцеловала крест и евангелие, и стала сразу пробираться к середине храма, подальше от папы. Не хотелось объяснять, что пальто я никакого не брала, а он наверняка спросит. Люди в церкви, в основном бабульки, все меня знали, но в этот день косились в мою сторону с каким-то особенным удивлением и сочувствием. Я постаралась не обращать внимания, но когда пробралась поближе к алтарю, карман лыжных штанов был полон конфет. Детей было мало, и я очень подозревала, что мне наконец удастся причаститься первой, и заняла лениво-выжидательную позицию, потому-что какой-то мальчик тоже не просто так маячил рядом. Ну, он явно опыта имел мало, поэтому я не очень беспокоилась. Наконец врата отварились, я быстро шагнула вперед, сложив руки крестом и правда стала первой. - Со страхом Божиим и Верою приступите! – Послышался громкий красивый возглас – так только папа умел, что прямо сердце замирало в груди, и кажется даже понимать начинаешь, что такое страх Божий. Надо же, а я думала, другой священник причащать будет. Папа вынес чашу, справа вышел дьякон с платом, дядя Костя, то есть здесь он был отец Константин. Папа читал предпричастную молитву, которая мне очень нравилась (я тихонько ее повторяла про себя), и нет-нет да бросал на меня какой-то непонятный осуждающий взгляд. Дядя Костя тоже поглядывал сквозь толстые стекла очков, с такой особенной хитрецой, с какой всегда на нас смотрел. - Причащаеца младенец Ольга, - сказал папа, я еще подумала, когда же я наконец стану отроковицей уже. А он причастил меня первую и тихо спросил: - Олечка, ты почему пальто не одела, я же тебе сказал. - У меня его нету, - пролепетала я, решившись. По народу вокруг пошел едва уловимый шепоток. К этому времени я уже догадалась, что яркая мятая юбка, почти до пола и была причиной папиного недовольства. Было от этого так неловко, что к запивке я шла совсем красная. Еле дождалась, когда вынесут крест. Быстро приложилась в первых рядах, и покинула церковь. Вдоль Всеволожского проспекта шла тропинка, отделенная от дороги густыми кустами, и сейчас безлюдная. Я сразу, как на нее зашла, стянула через голову эту юбку, которая стала уже вовсе ненавистной, скомкала ее в маленький комочек – она была из тонкой ткани и сунула ее в карман лыжных штанов. Во весь дух побежала домой, надеясь, что мама еще не успела обнаружить мое отсутствие. Как я не спешила, но вбежав во двор, увидела, что папин велосипед уже стоит у крыльца. А в столовой – все уже обедали, во главе с папой. Они все чего-то бурно обсуждали и смеялись. Мама увидела меня первая. - Ну Ольгушка! – Воскликнула она. А все остальные стали смотреть на меня и хихикать, наглецы. – Опозорила ты нас на всю Европу! - Ладно, Лапушка, - сказал папа маме, - а чего ты, Олечка, меня не подождала. Я хотел тебя на багажнике привезти. Ну не страшно. Быстро мой руки и за стол. Потом я долго не могла понять, маме-то понятно – папа рассказал, а как в Европе-то узнать смогли про мою юбку?
На следующее утро, на крыльце, мы обнаружили несколько тюков с одеждой. Мама, разбирая их, сказала: - Ну вот, нет худа без добра. Видимо Олечка произвела на всех в церкви такое впечатление, словно мне вас одевать не во что. Ну и ладно. Ну и хорошо.
Бедно мы тогда жили, но мы, дети, этого не понимали. Может и к лучшему. Детство у нас было очень счастливое.
Каждый день кого-нибудь из детей мама посылала в магазин за молоком. Не то, чтобы это был магазин, небольшой молочный ларек возле рынка. Обычно ходил кто-нибудь из старших, Илюшка, Яша или Жека. Я была еще мала для такого ответственного поручения, но мне это очень не нравилось. К маме я стала приставать осторожно, убеждая, что мне уже шесть лет, я намного старше Машки, которой только четыре с половиной – а вон ведь Машке многое доверяют. - Что, например? – Удивилась мама. - Как что? – Отвечаю я. – Она курицу сама разделывает. Незадолго до этого так и было – захожу я на кухню – а Машка, засучив рукава, в маленьком фартучке, стоит с ножом у табуретки, на которой лежит сырая курица и как раз начинает ее разделывать. Тогда курицы продавались непотрошеными. Я стала с интересом наблюдать, а Машка, видя это, начала мне рассказывать с видом профессионала. Ловко отрубила лапки и голову, бросила их в раковину, потом, к моему ужасу, воткнула нож в живот куры и говорит: - Смотри, главное не пропороть желчный пузырь – он где-то здесь, – она показала пальцем, - если порежешь случайно – то все, вся курица будет горькой. Она ловко распорола живот куре, достала желчный пузырь, показала мне, как он выглядит – и выбросила в помойку со словами, - его даже кошке нельзя – горький. Я покивала с умным видом, для меня приготовление пищи было темным лесом – ничего не умела. - А теперь, - говорит Машка, - все просто, разделываешь и все. Я хоть и внимательно смотрела, но так и не поняла, почему она считает, что остальное просто. Когда я маме напомнила про это, она сказала: - Ну Машу я учила, она же не сразу стала сама разделывать куру. - А я тоже поучусь, - настаивала я, - я не одна пойду за молоком – я с Жекой. Женька, который крутился рядом, сразу сказал, что я еще маленькая. Я ему показала из-за мамы кулак, и продолжила упрашивать маму самым ласковым голосом. - Ох, Ольгушка, - вздохнула мама, - ты понимаешь, что каждый из детей в первый раз молоко разливал. Яша вон, не отходя от магазина, уронил бидон и разлил. Жень около станции споткнулся и тоже разлил. - А Илюха? – Спрашиваю с надеждой. Все таки он самый старший. - А Илюшенька, - лукаво улыбнулась мама, – до калитки донес, и пока открывал калитку, выронил бидон. Я очень удивилась такому невезению и твердо заявила, что уж я – ни за что не разолью. Мама задумчиво смотрела на меня минутку, потом говорит: - Ну ладно, возьмешь маленький бидончик. Только будешь Жеку слушаться с одного слова, и если разольешь – не плакать. - Не буду я плакать, - говорю, - и разливать не собираюсь. Мама головой покачала и велела Жеке взять на холодильнике деньги, четырехлитровый бидон и литровый для меня. - За Олю отвечаешь головой, - предупредила мама, когда мы были готовы. - Ага, - сказал Женька и взял меня за руку. – Пошли. Помни, что ты должна меня слушаться, а то больше не возьму. Я спокойно с этим согласилась, потому что очень уж радовалась, что мне доверили такое важное дело. Всю дорогу до магазина Женька развлекал меня разными историями, попутно рассказав несколько важных моментов, что мне нужно сделать, чтобы молоко не разлить. - Вот увидишь, - сказал он, - если будешь делать, как я говорю, тогда не разольешь. У ларька стояла небольшая очередь. Когда подошла наша, Женька вручил мне деньги и говорит: - Громко скажи – четыре литра и еще один. Я удивленно на него посмотрела, не могла поверить, что он мне он заплатить самой разрешил, а он усмехнулся: - Давай-давай, ждут же, плати уже. Я послушно бросилась к окошечку, но даже на цыпочках едва дотянулась, чтобы деньги отдать и прокричала: - Мне четыре литра и еще один. Продавщица удивленно высунулась из окошка и глянула на меня сверху вниз: - Кроха, - сказала она, - куда тебе столько? Ты же не унесешь! - Я не одна, я с братом. – Сказала я и гордо добавила, - ему уже семь лет! Она окинула его взглядом и кивнула: - Ну тогда, конечно. Давайте бидоны. Бидоны Жека забрал сам.
- Тяжело? – Спросил он, как только вручил мне мой маленький узенький бидончик. Я посмотрела на его огромный, который Жека с легкостью держал в руке и помотала головой: - Нее. - Ну, пойдем, тогда. Не спеши. Смотри под ноги. Мы не торопясь шли по Всеволожскому проспекту и каждые двадцать шагов, Женька заставлял меня останавливаться, ставить на землю бидон, и, немножко отдохнув брать его в другую руку. Когда шли вдоль станции, остановок было еще больше. Я была в восхищении, что Женька сам ни разу бидон на землю не поставил. Думала, что я вот также смогу не скоро. Мне и мой маленький казался тяжелым. Перешли через рельсы напротив дома, Женька и здесь заставил меня отдохнуть и до рельсов и после. К калитке прикоснуться не разрешил, сам открыл и подождал, пока я пройду. И вот мы во дворе. Я готова была плясать от счастья. Я прошла уже дальше чем Илюшка, а не разлила. А самое главное – у крыльца дома стояли мама папа и дядька наш, папин младший брат, и все смотрели, как я несу молоко. Женька не позволил мне идти сразу к дому. По дороге была еще беседка и он велел мне поставить бидон на ступеньку беседки. Я с нетерпением смотрела на Женьку, ожидая пока разрешит идти дальше. Даже говорить не могла. Просто не верилось, что я смогла с первого раза сделать то, что не удалось моим братьям. - Бери уж, - сказал мне братец. Я подхватила бидончик и зашагала прямо к маме с папой. - Я не разлила, - крикнула я маме, когда оставалось всего пять шагов до крыльца. В тот же миг я споткнулась и упала на землю плашмя, бидончик вылетел из руки, и молоко хлынуло прямо под ноги папе. Я лежала на земле и плакала. Рядом охал Жека. А я даже голову от горя поднять не могла. Внезапно что-то оторвала меня от земли. Это папа подхватил меня на руки и подбросил высоко-высоко, аж дух захватило. - Смотри, Лапушка, - сказал папа, поставив меня на землю, - Олечка у нас новый рекорд поставила, не то, что мальчишки. Умница. – Он погладил меня по голове. – А теперь беги, покрутись на турнике, хочу посмотреть, как у тебя получается.
Грустно это вспоминать было. До сих пор оказывается обидно((((
Мне еще нет 5-ти лет, начало лета… Эту историю рассказывать труднее других, потому, наверное, что это был единственный раз, когда я изведала родительского ремня. А надо сказать, ни до этого случая, ни после, девочек в нашей семье ремнем не наказывали, в отличие от мальчишек, которые заслуженно получали такое наказание с удивительным постоянством. Началось все с того, что за завтраком я уронила под стол свою ложку. Шумно было. Мама раздавала нам еду, в своем самом красивом платье, которое мне на ней очень нравилось, и весело напевала свою утреннюю песенку: «Встану рано поутру, поутру, Все я в доме приберу, приберу. Я полы подмету, вымою посуду, И воды принести я не позабуду…» Изредка только прерывалась, чтобы напомнить нам: «Когда я ем, я глух и нем!» Это она говорила так ласково, что шум нашей ребятни затихал только на несколько секунд. Каждому находилось, что рассказать. Я сосредоточено ела свою порцию гречи с молоком, когда ложка выпала и со звоном упала на пол. Я отодвинула клеенку, чтобы заглянуть, далеко ли она. Ведь если далеко, проще было попросить маму дать мне новую. Я уже почти открыла рот, чтобы так и поступить, как вдруг увидела под столом то, что разом заставило меня забыть обо всем, включая свою любимую кашу. Прямо под центром стола на полу лежал большой коробок спичек. Хозяйственный, открывающийся сверху. Слегка примятый, видно кто-то на него успел наступить. Несколько спиченок вывались из коробки, и валялись рядом. Я не стала его поднимать, сползла со скамейки на пол, огляделась вокруг, не подглядывает ли кто, но увидела только многочисленный ноги. Подобрав ложку, я незаметно затолкала коробок под скамью – туда, где было мое место. Остаток завтрака я сидела как на иголках. Мне не терпелось, чтобы все поели и побежали играть на улицу, оставив меня наедине со своим сокровищем. Наконец все поели, мама начала собирать посуду, а я делала вид, что никак не могу насытиться второй добавкой каши с молоком. - Ольгушка, - сказала мама, - ты чего так долго? Давай уже – беги погуляй, на качелях покатайся. Я промямлила в ответ что-то невразумительное, с трудом дождалась, пока мама, напевая уже какую-то другую песню, отправится в кухню. Быстро нырнув под стол, я схватила вожделенный коробок, сунула его под рубашку и, быстро пробежав по коридору, оказалось на улице. С крыльца мы нормально не спускались – прыгали с разгону, летом-то все двери нараспашку, но в этот раз, я побоялась выронить или рассыпать коробок, поэтому спустилась аккуратно по ступенькам. Убедившись, что все мальчишки играют на песочнице, куда на прошлой недели завезли целый грузовик песка, я с независимым и как можно более небрежным видом проследовала к нашей горке. Горку эту построили на заказ еще осенью, папа нанял каких-то трех мужиков, искавших работу. Сделали ее здорово. Она была деревянная, очень высокая и широкая. На верхнюю площадку вело множество ступенек с перильцами, стоя на ней можно было видеть соседние дворы. Нижние сучья сосны росшей почти рядом, как раз были чуть ниже перил, что не раз помогало карабкаться на это дерево. А внизу, под площадкой, был устроен домик, с окнами и даже дверью. Туда-то я и поспешила. Конечно я прекрасно понимала, что совершаю преступление, но желание увидеть, как горят спички, превысило даже страх перед наказанием. Усевшись прямо на земляной пол в этом домике – я положила перед собой коробку и стала зажигать одну спичку за другой, мучительно вспоминая, как это делала мама. Спички зажигаться не хотели, ломались, пока я от злости не чиркнула по широкому боку коробка особенно резко… И она загорелась. Я заворожено смотрела на язычок пламени, не в силах отвезти глаз. Он медленно полз по спичке, колеблясь от ветра, задуваемого в многочисленные щели. А потом угас. Сколько я спичек истратила, пока научилась зажигать одним движением, точно не знаю, но коробок изрядно опустел. Видно прошло много времени, потому что не успела выйти из-под горки, как мама стала звать всех домой, обедать. Умудрившись всех опередить, я вбежала домой первая и успела спрятать коробок под широким порогом нашей с Машкой комнаты. На этот раз я ела быстро, мне очень хотелось поделиться с Машкой своим новым умением. Однако после обеда гулять нас не отпустили. Пришел папа и сказал всем идти по комнатам на Тихий Час и спать. И если он увидит кого-нибудь в коридоре или услышит хоть один звук, то вместо кровати будем стоять два часа в углу. Мне было очень грустно, что такое важное дело откладывается. И когда мы с Машкой улеглись на свой широкий диван – валетом, никак не могла уснуть. Наконец я не выдержала села на кровати и говорю: - Спишь? - Нее, - Машка тут же открыла глаза и поднялась, с любопытством на меня уставившись своими круглыми глазами. Спросила шепотом: - Чего? - Хочешь, - говорю, - покажу тебе одну штуку? - Хочу! А какую? - Щас! – Сказала я, спрыгнула с кровати и на цыпочках подошла к двери. Открыв ее, постояла, прислушиваясь. Никого. Быстро нагнувшись, я выхватила из-под порога коробок со спичками, плотно прикрыла дверь, и бегом вернулась на нашу кровать. - Спички!? – То ли с ужасом, то ли с восторгом произнесла Машка. - Ага, - Я вытащила одну и спрашиваю: - Показать, как она горит? - Не надо, - Машка с опаской покосилась на дверь, - папа ругаться будет. - Не будет, - сказала я, - да откуда он узнает?! Я только одну штучку! - Может, не надо, - опять начала она просительным голосом. Отсутствие у нее всякого энтузиазма меня немного сердило: - Да что тут такого, - говорю, - я уже под горкой сто штук зажгла и ничего! Она глубоко вздохнула и говорит: - Ну ладно! Я обрадовалась и чиркнула спичкой. Так хотелось показать, как я наловчилась, и очень обрадовалась, когда спичка зажглась с первого раза. - Ооо! – восхитилась Машка, - Туши, туши скорее! - Счас, - говорю, - еще чуть-чуть! Мы обе с восторгом наблюдали, как горит эта спичка ровным красивым огоньком. В комнате-то щелей не было, и она не гасла. Когда я совсем уже собралась ее потушить, огонь обжег мне пальцы, и я вскрикнув выронила спичку, которая тут же провалилась в щель – между стеной и кроватью. - Ой, - говорю, - вдруг не потухла! Мы стали вглядываться в щель, но ничего не было видно, пока оттуда не показалась тоненькая струйка дыма. - Смотри, смотри, - заволновалась Машка, - дым. - Вижу, - говорю я, - сиди тут – я быстро. - Ты куда? – Запаниковала она. - За шваброй! – Рявкнула я и бросилась на кухню. На кухне мама мыла посуду. Увидев как я ищу чего-то в углу, она удивилась: - Ты чего не спишь? А ну марш в кровать! Вот папка увидит… - Подмести надо! – Выпалила я. - А-а, ну веник возьми, раз так надо, - сказала мама, снова отвернувшись к раковине. Швабры не было видно, пришлось хватать этот веник и бежать в комнату. Машка уже сидела на самом кончике кровати, а из моего угла вовсю валил дым. - Горит, кажется, - сообщила она страшным шепотом. Я бросилась к кровати и, опустившись на колени, пыталась веником дотянуться до спички и как-то ее потушить. Однако сильно мешали вещи. В последнюю уборку мы с Машкой смухлевали – и всю одежду с пола просто запихали под кровать. Еще она еле там поместилась. Так что добраться до угла казалось делом безнадежным. Я устало села на пол и говорю: - Нее, не получается! Я за водой. Я бросилась на кухню, не выпуская из рук веника. - Мама, воды дай, - говорю, - Машка пить хочет! - Ох, неугомонные, - вздохнула мама, но налив полкружки воды, протянула ее мне. - Ей полную надо, - в отчаянии говорю я. - Не надо много пить перед сном. – Возразила мама. – А ну веник поставь и быстро спать! Я поставила веник, побежала в комнату. Все было уже в дымке легкой, Машка покашливала. - Дай мне глоточек, - просит. - Ты что! – я бросилась к источнику дыма, выплеснула воду в щель, но дым, казалось, только сильнее повалил. Тут по лестнице послышался топот и выглянув в коридор, мы увидели Жеку и Яшку. - Идите к нам наверх, - сказал встревоженный Жека,- у вас тут дым какой-то. - Нет, - сказала я воинственно, - уходите к себе. Яшка был хоть и не такой расторопный, как Женька, но все же старше нас, он умудрился проскользнуть мимо меня, и я сразу поняла его намерение пожаловаться. Успела ухватить за рубашку, а он как закричит: - Мама, мама! Мама прибежала тут же. Отодвинула нас с Машкой с порога комнаты и заглянула внутрь. - Жека! – Сказала она спокойно. – Бегом за папой! Он в комнате над черной лестницей. Скажи, что у нас пожар. «Пожар! - ужаснулась я. - Что теперь будет!» Машка топталась рядом и тихонько хныкала. Папа оказался рядом через минуту. - Жека, Яха, быстро по ведру воды сюда из ванны. Лапка, уведи детей! – Быстро скомандовал он. Сам же бросился в комнату. Когда он туда вошел, дым уже застилал комнату пеленой, а из того угла, в котором упала спичка, рванулось вверх высокое пламя.
Дальше мы уже не видели. Нас с Машкой мама увела в свою комнату и, заставив выпить по стакану молока, уложила в свою кровать. Не знаю уж почему, но мы с ней обе уснули почти сразу. Когда мы проснулись, Женька рассказал мне, что было дальше. Кровать, которая уже тлела, и которую папа и трое его братьев с трудом внесли в нашу дальнюю комнату неделю назад, потратив на это почти полчаса, папа схватил один и за одну минуту вынес ее из дома, выкинув с крыльца. Потом мы видели ее обгорелые останки. Угол комнаты, к счастью был обит большим куском железа и все равно, мама, Жека и Яшка не по одному ведру воды принесли, пока его удалось потушить. Женька говорил, что пламя было огромным, и чуть не загорелся потолок.
Весь вечер я ждала, что же с нами будет. Я уже прекрасно понимала, ловя на себе сочувственные взгляды братьев, что ничего хорошего меня не ждет. Ужин однако прошел спокойно, после мы отправились играть в мамину комнату, и тут мама позвала нас с Машкой в столовую.
Прямо в столовой стоял большой разложенный гостевой диван, застеленный белоснежным бельем. Рядом с диваном стоял папа с ремнем в руках, а позади нас толпились все братья и сестры. - Выбирайте, - сказал папа суровым, но очень спокойным голосом, - либо я вас выпорю и будете спать в этой кровати, либо всю ночь простоите в углу. Я покосилась в угол, подумав, что не так это и трудно. Сколько раз я там стояла и ничего, только Машку было жалко, она то в углу никогда не стояла. Но мама мягко ответила за нас: - Конечно, выпороть. - Хорошо, - сказал папа, - кого первого? И тут я сделала вещь, о которой до сих пор совестно вспоминать. Я подтолкнула Машку вперед и даже сказала: - Машу! А ведь она даже не была виновата. Впрочем, на Машке были одеты толстые лыжные штаны, и я еще удивилась, почему она не в юбке. Наверное, мама одевала ее. Да и бил папа для виду – раза три всего, но ревела Машка очень горько. Парней то порол совсем по-другому. Как он порол меня – я не помню – смешно, но именно это совершенно стерлось из моей памяти. Возможно, я тоже плакала, хотя сомнительно. Поздно вечером укрываясь пуховым одеялом в белоснежном пододеяльнике, Машка мне негромко сказала: - Смотри, зато мы спим в столовой на этом классном диване! Помнишь ты хотела, а мама не разрешила? - Точка! – Говорю я. Это у нас с ней такая фишка была – говорить «точка» вместо «точно». Так и жили мы в столовой - целую неделю, чему вовсю завидовали наши братья. Спать на этом диване было заветной мечтой каждого, но разрешали только тем, кто заболевал. А неделю спустя папа доделал великолепную двухярусную кровать. В ногах была лестница ведущая на второй ярус – настоящая лестница – с широкими ступенями, с площадкой посередине, на которой лестница делала поворот и вела прямиком к моей верхней койке. Машка немножко расстраивалась, что ей досталась нижняя кровать и она долезала со мной до площадки и падала с нее к себе в кровать. Это я ей подсказала, чтобы ее подбодрить. И хоть Машка была наказана вместе со мной, все наши, вспоминая эту историю, говорили: - А когда Ольга подожгла дом…
Я не обижалась, считала, что Машка-то совсем не виновата была. Когда папа, спустя пару недель, учил нас всех разжигать во дворе костер и пользоваться спичками, Машка участвовать в этом отказалась. Только смотрела и слушала)))
И главное делать все наперекор